Неточные совпадения
Вронскому, бывшему при нем как бы главным церемониймейстером, большого труда стоило распределять все предлагаемые принцу различными лицами русские удовольствия.
Были и рысаки, и блины, и медвежьи охоты, и тройки, и
Цыгане, и кутежи с русским битьем посуды. И принц с чрезвычайною легкостью усвоил себе русский дух, бил подносы с посудой, сажал на колени Цыганку и, казалось, спрашивал: что же еще, или только в этом и состоит весь русский дух?
— На том свете? Ох, не люблю я тот свет! Не люблю, — сказал он, остановив испуганные дикие глаза на лице брата. — И ведь вот, кажется, что уйти изо всей мерзости, путаницы, и чужой и своей, хорошо бы
было, а я боюсь смерти, ужасно боюсь смерти. — Он содрогнулся. — Да
выпей что-нибудь. Хочешь шампанского? Или поедем куда-нибудь. Поедем к
Цыганам! Знаешь, я очень полюбил
Цыган и русские песни.
Огудалова. Кто ж бы это приехал? Должно
быть, богатый и, вероятно, Лариса, холостой, коли
цыгане так ему обрадовались. Видно, уж так у
цыган и живет. Ах, Лариса, не прозевали ли мы жениха? Куда торопиться-то
было?
Самгин подошел к окну, выглянул: десяток солдат, плотно окружив фонарный столб, слушали, как
поет, подыгрывая на балалайке, курчавый, смуглый, точно
цыган, юноша в рубахе защитного цвета, в начищенных сапогах, тоненький, аккуратный.
— А ты кормить его взялся?
Есть нечего!
Цыгане и бродяги всегда чужое
едят: всех не накормишь! Восемьдесят рублей!
«Нет, нет, — думал Райский, — оборванный, бродящий
цыган — ее идол, нет, нет! Впрочем, почему „нет“? Страсть жестока и самовластна. Она не покоряется человеческим соображениям и уставам, а покоряет людей своим неизведанным капризам! Но Вере негде
было сблизиться с Марком. Она боится его, как все здесь!»
Он хотел броситься обнимать меня; слезы текли по его лицу; не могу выразить, как сжалось у меня сердце: бедный старик
был похож на жалкого, слабого, испуганного ребенка, которого выкрали из родного гнезда какие-то
цыгане и увели к чужим людям. Но обняться нам не дали: отворилась дверь, и вошла Анна Андреевна, но не с хозяином, а с братом своим, камер-юнкером. Эта новость ошеломила меня; я встал и направился к двери.
Шестой ребенок, прижитый от проезжего
цыгана,
была девочка, и участь ее
была бы та же, но случилось так, что одна из двух старых барышень зашла в скотную, чтобы сделать выговор скотницам за сливки, пахнувшие коровой.
Заметнее всех женщин-арестанток и поразительным криком и видом
была лохматая худая цыганка-арестантка с сбившейся с курчавых волос косынкой, стоявшая почти посередине комнаты, на той стороне решетки у столба, и что-то с быстрыми жестами кричавшая низко и туго подпоясанному
цыгану в синем сюртуке.
Поднял тогда
цыган целый табор (в то время у нас закочевавший), которые в два дня вытащили-де у него у пьяного без счету денег и
выпили без счету дорогого вина.
—
Цыган теперь вовсе не слышно, Дмитрий Федорович, согнало начальство, а вот жиды здесь
есть, на цимбалах играют и на скрипках, в Рождественской, так это можно бы за ними хоша и теперь послать. Прибудут.
— А что, князь, сегодня вечером к
цыганам? — поспешно подхватил сконфуженный молодой человек. — Стешка
петь будет… Ильюшка…
— И не у казака он
был, — продолжал Чертопханов, все не поворачивая головы и тем же басовым голосом, — а у цыгана-барышника; я, разумеется тотчас вклепался в свою лошадь и пожелал насильно ее возвратить; но бестия
цыган заорал как ошпаренный на всю площадь, стал божиться, что купил лошадь у другого
цыгана, и свидетелей хотел представить…
Они спокойно
пели песни и крали кур, но вдруг губернатор получил высочайшее повеление, буде найдутся
цыгане беспаспортные (ни у одного
цыгана никогда не бывало паспорта, и это очень хорошо знали и Николай, и его люди), то дать им такой-то срок, чтоб они приписались там, где их застанет указ, к сельским, городским обществам.
— А не пойдешь, так сиди в девках. Ты знаешь ли, старик-то что значит? Молодой-то пожил с тобой — и пропал по гостям, да по клубам, да по
цыганам. А старик дома сидеть
будет, не надышится на тебя! И наряды и уборы… всем на свете для молодой жены пожертвовать готов!
Москва того времени
была центром, к которому тяготело все неслужащее поместное русское дворянство. Игроки находили там клубы, кутилы дневали и ночевали в трактирах и у
цыган, богомольные люди радовались обилию церквей; наконец, дворянские дочери сыскивали себе женихов. Натурально, что матушка, у которой любимая дочь
была на выданье, должна
была убедиться, что как-никак, а поездки в Москву на зимние месяцы не миновать.
Тут философствование нашего Черевика прервано
было толстым и резким голосом. Пред ним стоял высокий
цыган.
То же самое
было и на Живодерке, где помещался «Собачий зал Жана де Габриель». Населенная мастеровым людом, извозчиками,
цыганами и официантами, улица эта
была весьма шумной и днем и ночью. Когда уже все «заведения с напитками» закрывались и охочему человеку негде
было достать живительной влаги, тогда он шел на эту самую улицу и удовлетворял свое желание в «Таверне Питера Питта».
Рестораном еще назывался трактир «Молдавия» в Грузинах, где днем и вечером
была обыкновенная публика, пившая водку, а с пяти часов утра к грязному крыльцу деревянного голубовато-серого дома подъезжали лихачи-одиночки, пары и линейки с
цыганами.
Это
был цыганский трактир. После «Яра», «Стрельны» и «Эльдорадо»
цыгане, жившие все в Грузинах, приезжали сюда «
пить чай», а с ними и их поклонники.
У ябедника Антония
был брат Фортунат. Образ жизни он вел загадочный, часто куда-то отлучался и пропадал надолго с гарнолужского горизонта. Водился он с
цыганами, греками и вообще сомнительными людьми «по лошадиной части». Порой к гарнолужскому табуну нивесть откуда присоединялись дорогие статные лошади, которые также таинственно исчезали. Многие качали при этом головами, но… пан Фортунат
был человек обходительный и любезный со всеми…
— И
был, сударик, Христофор этот, хоша рязанской, ну вроде
цыгана али хохла, усы у него до ушей, а рожа — синяя, бороду брил. И не то он — дурачок, не то притворялся, чтобы лишнего не спрашивали. Бывало, в кухне нальет воды в чашку, поймает муху, а то — таракана, жука какого и — топит их прутиком, долго топит. А то — собственную серую изымет из-за шиворота — ее топит…
Старики презирают эту пестроту и со смехом говорят, что какое может
быть общество, если в одном и том же селении живут русские, хохлы, татары, поляки, евреи, чухонцы, киргизы, грузины,
цыгане?..
Убийц Ивана Миронова судили. В числе этих убийц
был Степан Пелагеюшкин. Его обвинили строже других, потому что все показали, что он камнем разбил голову Ивана Миронова. Степан на суде ничего не таил, объяснил, что когда у него увели последнюю пару лошадей, он заявил в стану, и следы по
цыганам найти можно
было, да становой его и на глаза не принял и не искал вовсе.
А лошади, тройка саврасых,
были уже на местах. Одну, Машку, продали
цыганам за 18 рублей, другого, Пестрого, променяли мужику за 40 верст, Красавчика загнали и зарезали. Продали шкуру за 3 рубля. Всему делу этому
был руководчиком Иван Миронов. Он служил у Петра Николаича и знал порядки Петра Николаича и решил вернуть свои денежки. И устроил дело.
Поделив о подольскими мужиками выручку, Иван Миронов с пятью рублями приехал домой. Дома делать нечего
было: лошади не
было. И с той поры Иван Миронов стал водиться с конокрадами и
цыганами.
И обошла она первый ряд и второй — гости вроде как полукругом сидели — и потом проходит и самый последний ряд, за которым я сзади за стулом на ногах стоял, и
было уже назад повернула, не хотела мне подносить, но старый
цыган, что сзади ее шел, вдруг как крикнет...
Наступай!» Она
было не того… даром, что мой лебедь гусарской шапки дороже, а она и на лебедя не глядит, а все норовит за гусаром; да только старый
цыган, спасибо, это заметил, да как на нее топнет…
Тяга в них, разумеется, хоть и равная, а мужикова лошадь преет, потому что ее яблочный дух обморачивает, так как коню этот дух страшно неприятен, а у цыгановой лошади, кроме того, я вижу, еще и обморок бывает, и это сейчас понять можно, потому что у нее на лбу
есть знак, как
был огонь ставлен, а
цыган говорит: «Это бородавка».
Она отошла, а я
было на том же месте остался, но только тот старый
цыган, этой Груши отец, и другой
цыган подхватили меня под руку, и волокут вперед, и сажают в самый передний ряд рядом с исправником и с другим и господами.
Что Груша раз ни
споет, то я ей за то лебедя, и уже не считаю, сколько их выпустил, а даю да и кончено, и зато другие ее все разом просят
петь, она на все их просьбы не
поет, говорит «устала», а я один кивну
цыгану: не можно ли, мол, ее понудить? тот сейчас на ее глазами поведет, она и
поет.
И вот я допил стакан до дна и стук им об поднос, а она стоит да дожидается, за что ласкать
будет. Я поскорее спустил на тот конец руку в карман, а в кармане все попадаются четвертаки, да двугривенные, да прочая расхожая мелочь. Мало, думаю; недостойно этим одарить такую язвинку, и перед другими стыдно
будет! А господа, слышу, не больно тихо
цыгану говорят...
Обширная дача
была полна гостями и шумом: сумские драгуны, актеры, газетные издатели и хроникеры, трое владельцев скаковых конюшен, только что окончившие курс катковские лицеисты,
цыгане и цыганки с гитарами, известный профессор Московского университета, знаменитый врач по женским болезням, обожаемый всею купеческою Москвою, удачливый театральный антрепренер, в шикарной, якобы мужицкой поддевке, и множество другого народа.
Уедут юнкера туда, где свет, музыка, цветы, прелестные девушки, духи, танцы, легкий смех, а Дрозд пойдет в свою казенную холостую квартиру, где, кроме денщика, ждут его только два живых существа, две черные дворняжки, без признаков какой бы то ни
было породы: э-Мальчик и э-Цыган. Говорят, что Дрозд
выпивает по ночам в одиночку.
Шпоры эти
были приготовлены для укрощения «диких мустангов», за каждого из которых ни один
цыган на Конной больше красненькой не даст.
Казалось, это
был сильный брюнет, сухощавый и смуглый; глаза
были большие, непременно черные, с сильным блеском и с желтым отливом, как у
цыган; это и в темноте угадывалось.
— Кантонист — солдатский сын, со дня рождения числившийся за военным ведомством и обучавшийся в низшей военной школе.] другой из черкесов, третий из раскольников, четвертый православный мужичок, семью, детей милых оставил на родине, пятый жид, шестой
цыган, седьмой неизвестно кто, и все-то они должны ужиться вместе во что бы ни стало, согласиться друг с другом,
есть из одной чашки, спать на одних нарах.
Больше ни о чем не хотелось спрашивать дядю. Грустно
было с ним, и жалко
было его; все вспоминались бойкие песни и этот звон гитары, сочившийся радостью сквозь мягкую грусть. Не забыл я и веселого
Цыгана, не забыл и, глядя на измятую фигуру дяди Якова, думал невольно...
Он хороший
был парень, цыган-то, эдакий весёлый волк…
Колесо тихо скрипит, Валентин гнусаво и немолчно
поёт всегда одну и ту же песню, слов которой Матвей никогда не мог расслушать. Двое мужиков работали на трепалах, двое чесали пеньку, а седой Пушкарь, выпачканный смолою, облепленный кострикой [Кострика (кострыга) отходы трепания и чесания конопли — Ред.] и серебряной паутиной волокна, похож на старого медведя, каких водят
цыгане и бородатые мужики из Сергача.
Да и никто не
выпил больше меня в этот вечер; я выучил
цыган новой песне, и все слушали.
Это
была попойка с
цыганами, которую затеяли приезжие из Петербурга: Сашка Б***, флигель-адъютант, и князь Д***, и этот важный старик…
Известно, что из кочующих племен в Европе
цыгане и игроки никогда не ведут оседлой жизни, и потому нет ничего удивительного, что один из слушателей Бельтова через несколько дней
был уже в Петербурге.
Это
был мрачный субъект, черный, как
цыган, и с одним глазом.
Счастливцев. Больше десяти лет по России-то бродим, из театра в театр, как
цыгане. Оттого он и не
был у тетки, что стыдно глаза показать.
Перемена заметна
была, впрочем, только в наружности двух рыбаков: взглянув на румяное, улыбающееся лицо Василия, можно
было тотчас же догадаться, что веселый, беспечный нрав его остался все тот же; смуглое, нахмуренное лицо старшего брата, уподоблявшее его
цыгану, которого только что обманули, его черные глаза, смотревшие исподлобья, ясно обличали тот же мрачно настроенный, несообщительный нрав; суровая энергия, отличавшая его еще в юности, но которая с летами угомонилась и приняла характер более сосредоточенный, сообщала наружности Петра выражение какого-то грубого могущества, смешанного с упрямой, непоколебимой волей; с первого взгляда становилось понятным то влияние, которое производил Петр на всех товарищей по ремеслу и особенно на младшего брата, которым управлял он по произволу.
Тут
был граф Х., наш несравненный дилетант, глубокая музыкальная натура, который так божественно"сказывает"романсы, а в сущности, двух нот разобрать не может, не тыкая вкось и вкривь указательным пальцем по клавишам, и
поет не то как плохой
цыган, не то как парижский коафер; тут
был и наш восхитительный барон Z., этот мастер на все руки: и литератор, и администратор, и оратор, и шулер; тут
был и князь Т., друг религии и народа, составивший себе во время оно, в блаженную эпоху откупа, громадное состояние продажей сивухи, подмешанной дурманом; и блестящий генерал О. О… который что-то покорил, кого-то усмирил и вот, однако, не знает, куда деться и чем себя зарекомендовать и Р. Р., забавный толстяк, который считает себя очень больным и очень умным человеком, а здоров как бык и глуп как пень…
В Немецком клубе наше маленькое общество собралось в одну группу, и сначала, как водится,
пили чай, потом слушали хор полковых музыкантов, слушали охриплое пение тирольцев, гиканье и беснованье
цыган, и все это никому не доставило большого удовольствия.
Лыняев. Нет, очень умно. Я на каждом шагу вижу людей, которые точно то же делают, что этот
цыган. И уж сколько раз мне приходилось
быть таким пророком.
Ведь она всегда
была такой скромной Метелочкой и никогда не важничала, как это случалось иногда с другими. Например, Матрена Ивановна или Аня и Катя, — эти милые куклы любили посмеяться над чужими недостатками: у Клоуна не хватало одной ноги, у Петрушки
был длинный нос, у Карла Иваныча — лысина,
Цыган походил на головешку, а всего больше доставалось имениннику Ваньке.